– И что?
– А ничего. Видишь ли, мой друг, их эксперимент по созданию этой самой кварк-глюонной плазмы упирается в одно маленькое «но» – ни кварков, ни глюонов, по всей вероятности, в нашем мире не существует. Это математические абстракции, объясняющие кое-какие несоответствия формул реальной жизни.
– Слово «кварк» даже я слышал, хоть ты и считаешь меня неучем, – подколол приятеля майор.
– Мы его все слышали. Но никто никогда не видел и не ловил. На так называемое изучение кварков, глюонов, тахионов и прочей белиберды затрачиваются суммы, превосходящие все затраты на ПРО. И этот процесс продолжается десятилетиями. А он заранее обречен, так как изучение предмета бессмысленно при отсутствии объекта изучения. Я понятно объясняю?
– Угу…
– Сейчас большинство физиков и математиков находится под влиянием магии цифр. Современная Каббала. Они не врубаются, что символами всего не опишешь. Вот и притягивают за уши факты к математическим абстракциям и наоборот. Если по-честному, то сейчас нужно разогнать минимум семьдесят процентов научных коллективов по всему миру.
– Круто ты их.
– По-иному нельзя, – вздохнул Сухомлинов.
– То есть, как я понял, на компьютере или листочке бумаги любая задача решается, а в жизни нет? – уточнил Бобровский.
– Именно. Если смотреть объективно, математическое лобби в науке не слабее, чем еврейское – в области финансов. И методы достижения целей похожие. Если работы кого-либо из ученых начинают угрожать престижу математики, то на дискредитацию такого человека бросаются все силы. Не гнушаются даже подтасовкой фактов или чистой уголовщиной. Научный мир – это джунгли…
– И что с этим делать?
– Для начала установить норму обязательного экспериментального подтверждения любого уравнения. И не на основании выведенных на бумаге формул, которые частенько выдаются за эмпирический «эксперимент'», а исходя из фактического материала и показаний приборов. И еще надо разобраться с тем, что нам уже известно. А то мы до сих пор не понимаем принципа гравитации, но при этом лезем со своим «всезнайством» в мир элементарных частиц и пытаемся наложить законы макромира на микромир. К примеру, создаем планетарные модели атомов, классифицируем их «цветность», измеряем массу электрона. Толку от таких, с позволения сказать, исследований никакого…
– Кроме ядерного оружия, – подытожил Бобровский.
– Очень сомнительное достижение, – грустно констатировал кандидат технических наук.
Вейра передвинула оптический прицел на три градуса вправо.
Ворота строительной площадки.
Чисто.
Будка сторожа.
Чисто.
Разворот для большегрузных автомобилей.
Чисто.
Перекрестье прицела плавно переместилось вверх и немного влево.
Крыша бытового вагончика.
Чисто.
Люлька подъемника, вся измазанная светлосерыми потеками цемента.
Чисто.
Первое окно первого этажа.
Чисто.
Второе окно.
Чисто.
Третье…
Чисто.
Четвертое, пятое, шестое, седьмое…
Чисто, чисто, чисто…
Второй этаж. Леса, сбитые из толстенных досок и уложенные на изрядно покарябанный каркас из когда-то выкрашенных бордовой масляной краской труб…
Никого.
Третий этаж…
Пусто.
Четвертый этаж, он же последний.
Три такелажника возятся с креплениями бетонной плиты. Чисто.
Такелажники заняты своим делом, у них нет времени разглядывать то, что происходит внизу.
Теперь кран.
Огромные противовесы.
Вертикальная ферма.
Стрела.
Кабина крановщика, напоминающая летний киоск по продаже газированной воды.
Чисто.
Еще раз общая картина.
Площадь, забор строительной площадки, микроавтобус, кран…
Нигде ничего лишнего.
Посторонних, кто мог бы нарушить планы группы, нет.
А если появится – получит пулю.
Дипкунайте отпила через соломинку полглотка воды из пластиковой бутылочки и перевела прицел на точку рядом с правым боковым зеркалом микроавтобуса «Газель».
Рокотов по-пластунски прополз до поворота лесов, втиснулся в щель между стеной здания и крепежной трубой и завис вниз головой на уровне второго этажа, уцепившись ногами за вбитый в бетон швеллер.
Рюкзак немного съехал вниз и уперся в затылок.
Влад повисел секунд десять, затем взобрался обратно и распластался на досках, выглядывая сквозь узкий промежуток между плохо подогнанными боковыми щитами.
«Провод толщиной в руку. Хорошо экранированный и страшно дорогой… Не-ет, ребята-демократы, вы можете кого другого обмануть, но не меня. Не бывает у простых электриков таких кабелей. Незачем он ремонтникам… Предназначение его одно – выдерживать большие силу тока и напряжение. А вы же, по объявке, с бытовой сетью возитесь. Вот и прокололись… Все сходится. Микроавтобус ГАЗ, электрооборудование, ремонтники со странно непролетарской внешностью, чистенькая одежонка. Если б вы с пяти утра по колодцам лазали, то перемазались бы аки свиньи. Так-то вот!.. Однако до сих пор неясно, что же в результате готовится. Нечто, требующее большого расхода энергии… Ладно, об этом на досуге поразмышляю. Задача одна – вывести из строя оборудование. Но как? Близко к ним не подойдешь, срисуют в момент. И пристрелят, естественно. В прохожего они не поверят. Нет здесь сейчас прохожих, все боковые улицы перекрыты… Через забор тоже не прыгнуть, высоко слишком… А этот-то, с лысиной, глазенками зырк-зырк. Цинкует, сволочь, как сказал бы Димон… Интересно, кто из них Кролль? Лысый или тот, что в люке сидит? Вероятнее всего, лысый…» [Цинковать – жарг. – вести наблюдение]. Биолог посмотрел на часы.